Эпитет «Медный» в поэме «Медный всадник»

Заметка Г.Л. Гуменной о Евгении Самуиловиче Хаеве

Нижегородский литературовед, пушкинист Евгений Самуилович Хаев [1.05.1951 – 16.04.1983] за свою короткую жизнь (он ушёл из жизни, не перешагнув рубеж 32-летия) успел написать сравнительно немного, но его имя известно специалистам, его статьи до сих пор цитируются.

В 1973 году он окончил историко-филологический факультет Горьковского гос. ун-та им. Н.И. Лобачевского, где его научные интересы определились на университетской кафедре истории русской литературы под влиянием её преподавателей В.А. Грехнёва и Г.В. Краснова – русская поэзия, проблемы поэтики. Научным наставником Хаева стал Всеволод Алексеевич Грехнёв, руководивший сначала студенческими курсовыми работами (циклическая организация «Маленьких трагедий» А.С. Пушкина, лирика Ф.И. Тютчева), а затем и дипломным сочинением – исследование поэтики «ночного цикла» стихов Тютчева.

Стремление Хаева к литературоведческой точности обусловило его поиск научного инструментария у филологов «формальной школы», особенно у Ю.Н. Тынянова, в структуралистских работах Ю.М. Лотмана. На последних курсах университета он увлекся идеями М.М. Бахтина и впоследствии творчески развивал их в своих статьях. В круг его философского чтения входили, прежде всего, труды Ф. Шеллинга, И. Фихте, Г.Г. Шпета.

Чрезвычайно плодотворной для Хаева оказалась живая и творческая атмосфера «Болдинских чтений» – конференций, которые с конца 1960-х годов по настоящее время проводятся кафедрой русской литературы Горьковского (ныне – Нижегородского) ун-та совместно с музеем-заповедником А.С. Пушкина в Большом Болдине. Он активно включился в их работу на рубеже 1970–1980-х гг. По сути, для него это была единственная возможность реализовать себя в качестве литературоведа и пушкиниста. Особенно значимым для него было общение с такими постоянными участниками Чтений, как В.А. Грехнёв, Г.В. Краснов, В.С. Листов, Н.Е. Меднис, С.А. Фомичёв, А.П. Чудаков, Ю.Н. Чумаков. Во время неофициальных кулуарных собраний «болдинцев» Хаев не только вливался в общие научные дискуссии, но и пел, аккомпанируя себе на гитаре. Он обладал красивым низким голосом, был очень музыкален, так что не случайно позднее Инна Львовна Альми назвала его «поющей душой» Болдинских чтений.

К 50-летию Хаева друзья собрали и издали сборник «Болдинское чтение: Статьи, заметки, воспоминания» (Нижний Новгород, 2001 г.)

Евгений Хаев был филологом в исконном смысле этого слова. Любовь и внимание к слову сказывается и в опубликованной посмертно статье «Эпитет “медный” в поэме “Медный всадник”» (1985). В ней Хаев комментирует парадокс: бронзовый монумент Петру I Пушкин в заглавии называет медным. В самом же тексте фигурируют оба определения памятника – «медный» и «бронзовый». Исследователь рассматривает формирование семантики эпитета «медный». На обширном материале (Гомер, библейские тексты, поэзия XVIII в.) он показывает, как складывается высокая поэтическая коннотация «меди», утраченная затем – вследствие стремления к технологической точности определения – языком XX столетия.

Заметка «Эпитет «медный» в поэме «Медный всадник» (печатается по сборнику: «Временник Пушкинской комиссии». 1981. Л., 1985. С. 180–184)

Вопрос, почему Пушкин называет бронзового всадника медным, уже обсуждался. «Правдоподобная бронза была здесь некстати. Она слишком звонкий, легкий и благородный металл в сравнении с тяжелой, глухой и низменной медью», – говорит Ю.Б. Борев¹. Ему вторит Л. Еремина: «Благородную бронзу, материал бессмертия, славы и благодарности потомков, Пушкин заменил прозаической медью»². Оба исследователя сходятся также в том, что «медная глава» Петра – намек на его медный лоб. Поскольку такая трактовка эпитета «медный» завоевала популярность, к разговору о нем стоит вернуться.

1. Русский язык допускает употребление слова «медь» в значении «бронза»: колокольная медь, пушечная медь и т. п. Большинство предметов, которые в быту зовутся медными, – светильники, самовары, краны, монеты и проч. – сделаны из сплавов меди с оловом (бронза) и цинком (латунь). В частности, почти все употребления слова «медный» Пушкиным относятся к бронзе и латуни: медные шандалы в спальне старой графини (VIII, 234), и в комнате Сильвио (VIII, 66), медный образ на могиле Вырина (VIII, 106), замок, ручку которого жмет Нулин (V, 10), «медных пушек светлый ряд» (III, 775)³ и т. д.
   
2. Особенно интересны для нас случаи, когда Пушкин называет медными бронзовые статуи, тем более что он никогда не называет их бронзовыми. Снижения при этом не возникает: «Ты спрашиваешь меня о Петре? идет по маленьку; скопляю материалы – привожу в порядок – и вдруг вылью медный памятник, которого не льзя будет перетаскивать с одного конца города на другой» (ХV, 154); «Почему же статуи раскрашенные нравятся нам менее чисто мраморных и медных?» (ХI, 177); «И славой мраморной и медными хвалами Екатерининских орлов» (III, 189). Из чего льют памятники, Пушкин, конечно, знает: статую Екатерины из Полотняного Завода он по-французски называет бронзовой (ХVI, 95, 103). В русских письмах она же «статуя медная» (ХVI, 220) и «медная бабушка» (ХIV, 116).
   
3. Следует отметить, что в допушкинской поэзии статуи вообще только медные. Так, у Жуковского:
   
   Там медь являет зрак героя –
   В нем пламень мужества горит⁴.
   («Могущество, слава и благоденствие России»)
   
   У Державина:
   
   Такого мужа обелиски
   Не тем славны, что к небу близки,
   Не мрамором, не медью тверды…⁵
   
   Как витязи в веках позднейших
   В меди иль в мраморе себя
   Со удивленьем созерцают…
   («К Н. А. Львову»)
   
   На твердом мраморном помосте,
   На мшистых сводах меж столпов,
   В меди, в величественном росте…⁶
   («Мой истукан»)
   
   У Сумарокова:
   
   Сия гора не хлеб – из камня, не из теста,
   И трудно сдвигнуться со своего ей места,
   Однако сдвинулась, а место пременя,
   Упала ко хвосту здесь медного коня⁷
   («Сия гора не хлеб…»)
   
   У Ломоносова:
   
   Взирая на него. Перс, Турок, Гот, Сармат
   Величеству лица Геройского чудится
   И мертвого в меди бесчувственной страшится⁸
   («Надпись 5 к статуе Петра Великого»)
   
   Светлее злата медь в сем образе сияет,
   Что толь великую богиню представляет⁹
   («Надпись на конное, литое из меди изображение ее императорского величества государыни императрицы Елисаветы Петровны в амазонском уборе»)
   
   В высокой поэтической традиции медь – синоним вечности и славы. Использование в том же значении слова «бронза» становится возможным только в ХХ в.: «Где он, бронзы звон или гранита грань?» (Маяковский) – в пушкинское время здесь обязательно стояла бы пара: медь и мрамор.
   
4. Источником такой высокой поэтической традиции явилась античная поэзия. В частности, в известной оде Горация речь идет о памятнике «крепче меди» (aere perennius); русские поэты ХVIII – ХIХ вв. всегда переводят здесь aes («медь», «бронза» ¹⁰) как медь. Настоящий рудник «высокой меди» – «Иллиада», где χαλχος («бронза, металл, особенно медь как первый металл» ¹¹) – едва ли не самое употребительное слово; Гнедич неизменно переводит его как «медь»: медный Арей душегубец, меднодоспешные герои, медь сверкающая, жестокая, убийственная и т. п. Надо заметить, что в VII в. до н. э. железо уже известно, так что употребление χαλχος по отношению к оружию и доспехам у Гомера – поэтизм.
   
   Не менее важным источником высоких ассоциаций, связанных с медью, была для русских поэтов Библия: ср. описание Моисеева святилища, все атрибуты которого делаются из золота, серебра и меди (Исход, 35–39), эпизод с медным змием ¹² (Числа, 21, 8–9), а также описание доспехов: «Медный шлем на голове его; и одет он был в чешуйчатую броню, и вес брони его – пять тысяч сиклей меди. Медные наколенники на ногах его, и медный щит за плечами его» (1-я книга Царств, 17, 5–6). Библейская медь – своего рода праметалл, связанный с богослужением и жертвоприношениями¹³. Медь античная – прежде всего военная и государственная, затем – материал скульптуры («Медная дева, я здесь возлежу, на могиле Мидаса») ¹⁴. Вероятно, гомеровскими и библейскими ассоциациями объясняется и то, что Пушкин иногда называет медными стальные доспехи и кавалерийские атрибуты: «На брови медный шлем надвинув» (IV, 12); «Струится кровь с кольчуги медной» (IV, 84); «Уздечки медные гремят» ¹⁵ (IV, 109); «Не видал до этих пор Я на ведрах [медных] шпор» (VII, 239).
   
5. Выражение «медный лоб» (калька франц. front d’airain) встречается у Пушкина дважды (II, 458; ХV, 2), причем в контекстах, исключающих, на наш взгляд сопоставление с «Медным всадником». Следует напомнить также, что фразеологизм обладает только целостным значением, которое в другом сочетании («медная глава») не возникает.
   
6. Слово «бронза» в значении «металл», «сплав меди с оловом» у Пушкина не встречается. «Бронзовый», кроме «Медного всадника», есть в «Графе Нулине» (V, 9) и «Выстреле» (VIII, 71). Несомненно, что это слово у Пушкина имеет только терминологическое значение и лишено поэтических ассоциаций, свойственных меди.
   
7. Вопрос: «Почему Всадник – медный, хотя сделан из бронзы» – возник по недоразумению: «медный» и означает «сделанный из бронзы» ¹⁶. Еще большее недоразумение – вопрос, «почему Всадник – медный, а конь – бронзовый» (в книге Ю. Б. Борева фигурирует «полиметаллический» образ Петра). Выражение «кумир на бронзовом коне» подразумевает, что весь памятник бронзовый; если же сказано; «Всадник медный», то ясно, то конь, и седок из меди (т. е. из той же бронзы, только в высоком значении). В единственном случае, когда оба определения оказались в черновике рядом:
   
   Всадник Медный
   На [бронзовом коне], ¹⁷ –
   
   Пушкин сразу зачеркивает «бронзовом», избегая непрошенного комического эффекта.
   Корректно поставить вопрос можно так: почему памятник в поэме то бронзовый, то медный, при том, что оба слова обозначают у Пушкина один металл, и при том, что «бронзовый» – слово решительно непоэтическое ¹⁸.
   
8. Небезынтересна дальнейшая судьба меди и бронзы в русской поэзии. «Технологический» ХIХ век восстанавливает терминологически точное значение обоих слов (в частности, электротехника вводит в быт чистую медь); «медный» означает теперь «сделанный из меди» – мягкой, тусклой и дешевой. Соответственно, акции бронзы растут, и сначала в прозе, а затем в поэзии памятники становятся бронзовыми. Ср. в «Подростке» «… останется прежнее финское болото, а посредине его, пожалуй, для красы, бронзовый всадник на жарко дышащем, загнанном коне» ¹⁹. У Маяковского: «Мне наплевать на бронзы многопудье, Мне наплевать на мраморную слизь» ²⁰, т. е. бронза окончательно заняла место меди рядом с мрамором. То же в современных переводах римских поэтов: «Создал памятник я, бронзы литой прочней» ²¹; «Тысячу древних фигур из бронзы, из кости слоновой» ²². Поэтическая реабилитация бронзы дает возможность уточнить перевод («древние фигуры» делались-таки из бронзы), и она же порождает сниженное восприятие эпитета в названии «Медный всадник».
   
   «Медь» в значении «бронза» продолжает употребляться там, где нужно подчеркнуть архаичность (у Горация в переводе Г. Церетели: «Башни медной замок, двери дубовые») ²³ или связь с поэтической традицией: «Будь мрамором и медью будь» ²⁴, «Медь грозных легионов застонала» ²⁵. Автор «Мастера и Маргариты» называет статуи во дворце Ирода то медными, то бронзовыми, явно не делая различия ²⁶.
   
   Форсирование поэтических ассоциаций, связанных с медью, в поэзии начала ХХ в. ведет к окончательному ее превращению в «смертельную медь». Ср. у Блока: «И в гроб переплавляю медь» ²⁷. И особенно у Мандельштама: «Качает ветер тоненькие прутья. И крепнет голос проволоки медной… И только медь – непобедимой дрожью – Пространство режет, нижет бисер черный» ²⁸. В последнем примере обыгрываются сразу три значения слова: буквальное (медный провод), высокопоэтическое (античная «смертельная медь») и музыкальное (звучание группы «медных» в оркестре). Ср. у него же: «И ночь нарастает, унынья и меди полна» ²⁹.
   
   «Медь дороже серебра, – гласит пословица. – Серебро – чертово ребро, а медь богу служит и царю честь воздает» ³⁰.

1. Борев Ю. Б. Основные эстетические категории. М., 1960. С. 225. См. также: Борев Ю. Б. Искусство интерпретации и оценки. М., 1980.
2. Еремина Л. Почему всадник – медный? //Наука и жизнь, 1978. № 2. С. 129.
3. Все цитаты из Пушкина даются по Полному собранию сочинений (т. I – ХVI, 1937–1949) с указанием в скобках тома римскими, страницы – арабскими цифрами.
4. Жуковский В. А. Собр. соч.: В 4-х т. М.; Л., 1959. Т. 1. С. 13.
5. Державин Г. Р. Стихотворения. Л., 1957. С. 175. (Б-ка поэта. Большая сер.)
6. Там же. С. 205.
7. Сумароков А. П. Избран. произв. Л., 1957. С. 111.
8. Ломоносов М.В. Избран. произв. М.; Л., 1965. С. 225.
9. Там же. С. 247.
10. Klotz. Handworterbuch der Lateinischen Sprache. 1853. Bd I. S. 203–205.
11. Pape. Griechisch Deutsches Worterbuch Brausweig. 1914. Bd. II. S. 1331-1332.
12. Возможно, с ним связана змея, которую топчет Медный всадник.
13. См.: Даль В. Толковый словарь живого великорусского языка. СПб., М., 1881. Т.2. С. 367.
14. См.: Парнас. Антология Античной лирики. М., 1980. С.189.
15. Уздечка состоит из ременного повода и стальных удил.
16. Значение слово «медь», охватывающее бронзу и металл вообще, есть и в других языках: ср. немецкое Erz – «медь, бронза, металл» (Павловский И.Я. Немецко-русский словарь. Рига; Лейпциг, 1902. С. 471).
17. Пушкин А. С. Медный всадник. Л., 1978. С. 60 (сер. «Литературные памятники»).
18. Следует учесть также, что «бронзовый» встречается только в сочетании «на бронзовом коне», которое, вероятно, заимствовано у Мицкевича: «Siadl na brazowym grzbiecie bucefala».
19. Достоевский Ф. М. Пол. собр. соч.: В 30-ти т. Л., 1975. Т. ХIII. С. 113.
20. Маяковский В.В. Полн. собр.соч.: В 13-ти т. М., 1958. Т. 10. С. 284.
21. Парнас. С. 261. (пер. С. Шервинского).
22. Там же. С. 329. (пер. Н. Позднякова)
23. Там же. С. 258.
24. Брюсов В. Стихотворения и поэмы. Л., 1961. С. 443.
25. Там же. С. 543.
26. Булгаков М. Белая гвардия. Театральный роман. Мастер и Маргарита. Л., 1978. С. 437, 445.
27. Блок А. Собр. соч.: В 8-ми т. М.; Л., 1974. С. 258.
28. Мандельштам О. Стихотворения. Л., 1974. С. 258.
29. Там же. С. 122.
30. Даль В. Толковый словарь… Т. 2. С. 367.