«В ворота гостиницы губернского города NN въехала довольно красивая рессорная небольшая бричка, в какой ездят холостяки… В бричке сидел господин, не красавец, но и не дурной наружности, ни слишком толст, ни слишком тонок…». Помните? Так начинается знаменитая гоголевская поэма «Мертвые души». Дальше по тексту – зеваки, стоявшие у кабака напротив, начинают рассуждать, доедет ли эта бричка, если б случилось, до Москвы. «Доедет». А в Казань? «В Казань не доедет».
Гоголь, как известно, в Нижнем Новгороде никогда не бывал. И его герой Павел Иванович Чичиков прибыл, конечно, в некий абстрактный провинциальный русский город, хотя и обозначен он у Гоголя не одной буквой N, как чаще обозначается некое условное место, а двумя. Зато здесь бывал Пушкин. И когда 2 сентября 1833 года пушкинская бричка подъезжала к Деулинской гостинице на главной нижегородской площади, такой вот обывательский разговор по её поводу тоже вполне мог состояться. Как известно из писем, намаявшись в Москве с каретником, Александр Сергеевич, отправлявшийся в далекое путешествие по пугачевским местам, привел все-таки свой тарантас в порядок. Так что от Нижнего он благополучно доехал и до Казани, и до самого Оренбурга.
Случилось так, что двухдневное пребывание Пушкина в Нижнем Новгороде оказалось связанным с творчеством его современника Николая Васильевича Гоголя. Легенда о том, как тогдашний нижегородский генерал-губернатор Михаил Петрович Бутурлин принял Пушкина за тайного ревизора, а поэт, рассказав об этом Гоголю, «подарил» сюжет автору бессмертной комедии «Ревизор», оказалась удивительно стойкой. Хотя, конечно, все было не так прямолинейно и не так однозначно.
О непростых творческих и житейских взаимоотношениях двух гениев русской литературы студентка третьего курса Полина БОРИСОВА побеседовала с кандидатом филологических наук Валерией Юрьевной БЕЛОНОГОВОЙ.
– Вы окончили журфак петербургского университета. Каким образом Вы пришли к теме «Гоголь и Пушкин»? Эта тема легла в основу Вашей первой книги «Выбранные места из мифов о Пушкине». Когда она стала для Вас актуальна? Какие аспекты показались наиболее интересными?
– Поводом обратиться к теме «Гоголь-Пушкин», и вообще к литературоведению, для меня стала (да просто не могла не стать!) уникальная конференция «Болдинские чтения» в Пушкинском музее-заповеднике «Болдино», где я тогда работала. Атмосфера доверительного и дружеского общения в стенах мемориального музея каждую осень притягивала замечательных ученых-пушкинистов со всей страны. Их влек сюда не только академический интерес к творчеству Пушкина, но и радость совместного поиска научной истины. Конференция дарила новые дружбы с замечательными людьми, встречи с которыми перемещались потом в Нижний, Москву, Питер. Болдинские разговоры и обсуждения выливались в новые статьи, сначала журналистские, потом и литературоведческие. Болдино стало для меня вторым после ЛГУ «университетом», в каком-то смысле, и аспирантурой.
Один из прочитанных докладов лег в основу моей диссертации, апробированной на Болдинских чтениях, написанной и защищенной под мудрым руководством профессора Георгия Васильевича Краснова. Кстати, темой того моего доклада и была как раз анекдотическая ситуация с нижегородским губернатором, принявшим Пушкина, находившегося в Нижнем проездом, за тайного ревизора. К этому сюжету я потом обращалась не раз – и в книге, о которой Вы говорили, и в других своих публикациях.
Сама по себе история эта была литературоведам хорошо известна. Но мне тогда захотелось «вглядеться» в нее повнимательнее. Мысль была проста – а что если сравнить облик реального Михаила Петровича Бутурлина, занимавшего губернаторский пост в Нижнем Новгороде с 1831 по 1843 год, с образом губернатора («губернатор-честный дурак» у Пушкина) из неосуществленного замысла самого Пушкина, возникшего после поездки 1833 года. А потом – с гоголевским городничим Антоном Антоновичем Сквозник-Дмухановским. Похож ли губернатор Бутурлин, бравый кавалергард в годы наполеоновских сражений, но «кроткий» и законобоязненный чиновник, на пушкинского «губернатора-честного дурака»? Увы, похож. А вот гоголевского городничего «честным дураком» никак не назовешь. У Гоголя этот ключевой персонаж, по сути, совсем другой тип правителя.
Совсем другим был бы у Пушкина и «ревизор». Криспин (или Криспен) – устойчивое театральное амплуа слуги-плута и лгуна. По-видимому, Пушкин тоже собирался обратиться к этому «бродячему сюжету», как он делал это, обращаясь к истории Дон Жуана или Фауста и вступая в творческий диалог с предшественниками. Случай с гоголевским вертопрахом – в принципе другой. Хлестаков – не заведомый мошенник, а едва ли не жертва обстоятельств, он даже и не понимает ничего поначалу и даже робеет. И только подчиняясь ситуации, старается соответствовать ожиданиям уездных чиновников и «лепить» образ важной персоны, как он сам его себе представлял.
Сомнения по поводу прямой «пушкинской подсказки» исследователи высказывали давно (Н, Л. Бродский, Ю.М. Лотман, В.Э. Вацуро и другие). Хотя сам разговор о комичной ситуации «обознатушек», витавшей в воздухе чиновничьей России, скорее всего, имел место. Пушкин, по-видимому, поддержал уже зревший у Гоголя замысел. Но еще до этого разговора сам Гоголь разыгрывал по дороге «спектакль», возвращаясь с однокашниками по Нежинской гимназии А. Данилевским и И. Пащенко в Петербург. Один из них приезжал на очередную почтовую станцию, изображая историю «ревизии» с мнимым инкогнито. И двоих других, прибывавших следом, смотрители уже встречали хлебом-солью. Конечно, прав профессор Ю.В. Манн, который смысл пушкинской подсказки видел в том, что поэт только указал младшему собрату по перу на художественную продуктивность этого сюжета.
Кстати, в знаменитой сцене хвастовства завравшегося Хлестакова, как Вы помните, явлена и великолепная гоголевская «игра» с образом Пушкина, этакое легкое «покусывание» его или, по выражению И.П. Золотусского, «щекотанье своего кумира». «А как странно сочиняет Пушкин, вообразите себе: перед ним стоит в стакане славнейший ром <…>, и потом уж как начнет писать, так перо только: тр…тр…тр…». Гоголь дерзит. Хлестаков у него с Пушкиным «на дружеской ноге. Бывало, часто говорю ему: “Ну что, брат Пушкин?” – “Да так, брат, – отвечает, бывало, Большой оригинал»”». Подобное легкое «вышучивание» старшего товарища по цеху появлялось и в других гоголевских произведениях. Это было проявлением появлявшегося (наряду со следованием пушкинским традициям) внутреннего несогласия Гоголя, скрытой полемики его с «аристократом» Пушкиным. Который от живой действительности, литературной и социальной, «ушел в замкнутый мир прекрасной игры поэтическими формами». Такая вот двойственность в отношении к высоко чтимому Гоголем поэту. В одних и тех же текстах и явные следы ученичества Гоголя у Пушкина, и упреки к нему.
– Какие точки зрения, сложившиеся в академическом литературоведении, Вы учитывали в своей книге о Пушкине и Гоголе? Как вписывали ее в контекст существующих концепций по этой необъятной теме?
– Известная историко-литературная антитеза «пушкинского» и «гоголевского» направления оказала в свое время огромное воздействие на литературоведение и критику. А сопоставление двух творческих начал, пушкинского и гоголевского, до сих пор – одна из традиционных филологических проблем. Хотелось взглянуть на эту антитезу немножко по-новому, как бы изнутри. С учетом не только творческих высказываний двух великих писателей-современников, но и на уровне поведения художника, на уровне поступка, если под поступком подразумевать, по Бахтину, всякую мысль, всякое желание или нежелание, слово и дело. Для этого потребовалось проследить эволюцию гоголевского восприятия творчества и личности Пушкина в 1830-1840 годы. Так что это была непростая задача.
«Мифу о дружбе двух гениев» – более полутора столетий. А родился он, во многом, с легкой руки Гоголя. С явных преувеличений в его рассказах о дружбе с Пушкиным и Жуковским в юношеских письмах матери и друзьям. С подчеркнутых высказываний о заботливом наставничестве Пушкина по отношению к младшему коллеге в «Выбранных местах из переписки с друзьями» и «Авторской исповеди». Все это подтолкнуло многих исследователей (В.И. Шенрок, Д.Н. Овсянико-Куликовский, Н.А. Котляревский, С.А. Венгеров, В.В. Гиппиус, Г.П. Макагоненко) к преувеличенным иногда выводам о крепких дружеских отношениях Пушкина и Гоголя. История опровержений мифа об их дружбе не намного короче (Н.И. Тарасенко-Отрешков, Б. Лукьяновский, А.С. Долинин, В.В. Набоков, Ю.Н. Тынянов, Ю.М. Лотман, И.П. Золотусский).
Тесное литературное общение двух писателей в 1831-1836 годах детально исследовано. Выявлено множество примеров гоголевского «ученичества» у Пушкина. В.Э. Вацуро дал подробный перечень «плагиатов» Гоголя. Их девять: начиная с журнальных замыслов и парафраз из пушкинских статей и кончая использованием устных пушкинских рассказов. И все-таки об истинной дружбе речи нет. «Гоголь никогда не был близким человеком Пушкину, – вспоминал П.В. Нащокин. – Пушкин, радостно и приветливо встречавший всякое молодое дарование, принимал к себе Гоголя, оказывал ему покровительство, заботился о внимании к нему публики, хлопотал лично о постановке на сцене «Ревизора», одним словом, выводил Гоголя в люди». И все-таки Гоголь постоянно чувствовал дистанцию, существовавшую между ними.
– А каким видел Пушкин Гоголя, с Вашей точки зрения?
Многие поговаривали, что Пушкин, как и В.А. Жуковский, например, невысоко ценил гоголевский дар и видел в нем только комический талант. Но это неправда. Очень высокой была оценка Пушкиным гоголевских «Вечеров на хуторе» – «Вот настоящая веселость, искренняя, непринужденная, без жеманства, без чопорности. А местами какая поэзия! Все это так необыкновенно в нашей нынешней литературе, что я доселе не образумился». Понятно, какое огромное значение видел он в прозе Гоголя. Пушкин, один из немногих, сразу и с воодушевлением принял странную, какую-то едва ли не «хармсовскую» вещь Гоголя повесть «Нос» и опубликовал ее в «Современнике». Благодарил Гоголя за его «Коляску». Но дружбы не было.
К тому же вспоминают о неловкостях, возникавших между ними, о примерах почти хлестаковского амикошонства Гоголя по отношению к Пушкину. О серьезных расхождениях в работе над журналом «Современник». Практически полное отсутствие переписки, всего несколько деловых записок за шесть лет знакомства. А ведь переписка духовно близких людей в те времена было необходимым делом.
Глубинную причину этих сложностей И.П. Золотусский видит в закономерном процессе «самоопределения гения»: «Это неизбежно при смене власти на поэтическом престоле». Тем более что общественное признание самого Гоголя, стремительно росло. Гоголь становится первым писателем, в оценке В. Белинского. К середине 50-х годов XIX века под воздействием гражданской поэзии Н. Некрасова активизировалось литературно-критическое противостояние. С одной стороны, были приверженцы «чистого искусства» (А.В. Дружинин, В.П. Боткин и др.), с другой, критики-демократы (Н.Г. Чернышевский, Н.А. Добролюбов и др.). Логика этих споров привела к тому, что формулировки «пушкинское направление» и «гоголевское направление» вошли в литературный оборот. Но еще в сороковых годах эту писательскую дилемму сформулировал в начале седьмой главы «Мертвых душ» именно Н.В. Гоголь. «Счастлив писатель, <…>, который не изменял ни разу возвышенного строя своей лиры <…>. Но не таков удел и другая судьба писателя, дерзнувшего вызвать наружу <…> всю страшную, потрясающую тину мелочей …». С первым типом писателя читатели связывали в своем сознании Пушкина. Со вторым – самого Гоголя.
Но все это притяжение-отталкивание в отношениях двух великих писателей, все эти противоречия и неясности проявятся позже. В середине же тридцатых годов они смеялись вместе над незадачливым нижегородским губернатором. Работа Гоголя над «Ревизором» шла легко и стремительно. Пушкин появляется в комедии как внесценический персонаж. Это была дань молодого Гоголя этакой моцартианской игре, близкой, в какой-то степени, им обоим. И с этого гоголевского эпизода возьмет начало традиция комически сниженного портрета Пушкина в быту – литературном, светском, дружеском, любовном. Традиция, «с разной мерой вкуса поддерживаемая в новые времена». Об этом писал В.В. Прозоров, вспоминая пушкинские анекдоты Даниила Хармса, «Прогулки с Пушкиным» Андрея Синявского и других.
– Вы упомянули знаменитые анекдоты Хармса о Пушкине. Интересно, существовала ли у них какая-то фактическая основа или источник?
– В «Анекдотах из жизни Пушкина» Хармс шаржирует штампы и юбилейные преувеличения в речах и публикациях 1930-х годов накануне столетней годовщины со дня его смерти. К ним примыкает по смыслу сценка 1934 года «Пушкин и Гоголь», вошедшая, как и Анекдоты, в состав «Случаев» у Хармса. «Пушкин (выходит, спотыкается об Гоголя и падает): Вот черт! Никак об Гоголя! Гоголь (поднимаясь): Мерзопакасть какая! Отдохнуть не дадут. (Идет, спотыкается об Пушкина и падает) – Никак об Пушкина спотыкнулся!<…>».
Кстати, не будем забывать, что Хармсу ошибочно приписывается множество апокрифических анекдотов о Пушкине и других русских писателях. Среди них анекдот «Однажды Гоголь переоделся Пушкиным» и так далее. Это – «ПсевдоХармс». А вот Хармс настоящий. «Пушкин великий поэт. Наполеон менее велик, чем Пушкин. И Бисмарк по сравнению с Пушкиным ничто. И Александр I и II, и III просто пузыри по сравнению с Пушкиным<…>». В этой миниатюре, написанной 15 декабря 1936 года (то есть, перед самым празднованием «юбилея смерти» «великого поэта») выстраивается шутливая иерархия гениев в массовом сознании.
Хармс был не одинок в таком «саботировании» официальной кампании по возвеличиванию Пушкина. За несколько лет до этого Михаил Зощенко, например, написал рассказ «Пушкин», где описал чувства советского гражданина Ивана Федоровича Головкина, срочно выселенного перед очередным юбилеем с жилплощади, которую «осчастливил <…> своим нестерпимым гением» Пушкин. Эти настроения звучали в творчестве Михаила Булгакова, Сигизмунда Кржижановского и других.
Что касается основы пушкинских анекдотов Хармса, то исследователь Олег Лекманов высказал убедительную гипотезу об одном из вероятных источников. Известно, что «гвоздем» официальной программы Пушкинского юбилея 1937 года, среди прочего, стало переиздание книги В.В. Вересаева «Пушкин в жизни». Представленные в ней случаи из жизни поэта, часто полные приземленно-бытовых подробностей, должны были, по словам автора, представить образ «живого человека, а не иконный лик поэта». На самом же деле, результатом стал некий историко-культурный монтаж, в котором Пушкин, хотя и не лишенный человеческих слабостей, окружен ореолом предводителя поэтов и представлен всеобщим любимцем. В книге Вересаева создана была модель понимания Пушкина, задававшая тон на многие годы. Возможно, до сих пор.
Именно против такого (довольно-таки фальшивого) понимания Пушкина направлены анекдоты Хармса. Он «высвечивал» в них случаи, приведенные в вересаевской книге, доводил их до абсурда и высмеивал. Его анекдот о том, например, как Пушкин бросал камни («…руками машет, камнями кидается, просто ужас!»), перекликается с эпизодом у Вересаева о том, как поэт во время прогулки любил далеко забрасывать трость, «затем поднимал и снова забрасывал».
В другом анекдоте Хармс пародирует выведенную Вересаевым идиллию деревенской жизни Пушкина. «Он вставал рано утром, выпивал жбан парного молока и бежал к реке купаться. Выкупавшись в реке, Пушкин ложился на траву и спал до обеда. После обеда Пушкин спал в гамаке. При встрече с вонючими мужиками Пушкин кивал им головой и зажимал пальцами свой нос. А вонючие мужики ломали свои шапки и говорили:“Это ничаво”». Что касается отношения Пушкина к крестьянам, то у Вересаева об этом многозначительно сообщается, что поэт никогда не заходил в избы, но любил поговорить с селянами на улице.
Конечно, в условиях 1937 года анекдоты Хармса о Пушкине иначе, как кощунство, восприниматься не могли. Только через полвека начали появляться публикации продолжателей этой традиции. Например, авторов «Клуба 12 стульев» «Литературной газеты». С марта 1982 года там выходила рубрика «Историзмы» Артура Зариковского. Среди прочих анекдотов – о Моцарте, Шекспире, Данте и других великих – был опубликован и такой: «Пушкин, Гоголь и некто Бабкин отгадывали загадки. Причем Гоголь отгадал одну загадку, Пушкин – ни одной. А Бабкин – все. Очень жаль, что мы так мало знаем о Бабкине». Сами же «Анекдоты из жизни Пушкина» Хармса сейчас широко издаются.
Не знаю, как Вы, а я думаю, что, прочитав их, Пушкин улыбнулся бы.
– Я тоже так думаю. Ведь Пушкин и сам любил пошутить. Спасибо за беседу, Валерия Юрьевна.
Автор интервью: Полина Борисова
Автор иллюстрации: Ольга Вдовина
No responses yet